– Не сомневаюсь. Именно он подсказал им, где хранятся наши реестры. Только началось это гораздо раньше. В декабре они попытались нанести первый удар по компании. Сначала запустили мощную пиар-машину, даже не машину, а бронепоезд. Через газеты, телевидение обрушили на нас целый водопад инсинуаций. Причем абсолютное вранье подавалось под сладким соусом радения за государственные интересы. Мы якобы наносим громадный ущерб государству, социальной сфере, рабочим, регионам, где находятся наши предприятия. Предрекали экологические катастрофы, социальные бунты и даже отставку правительства, продажного только потому, что один из замов премьера поддержал нас в своем интервью для «Российского коммерсанта».

– И что же они вам инкриминировали?

– Много чего. По принципу: чем больше грязи, тем быстрее захлебнутся. И учти, все это апеллировалось к государству. Заявили, например, что наши менеджеры выводят ликвидные активы Северо-Ангарского лесокомбината в специально созданную для этих целей фирмочку, а комбинат, дескать, превращаем в своего самого крупного должника, проще, незаконно банкротим. Дальше принялись вопить, что у нас громадные задолженности перед местной энергокомпанией, а в ней сорок процентов принадлежит государству. Сечешь, чем это для нас завоняло? Затем принялись утверждать, что мы не платим в местные бюджеты, хотя эти бюджеты за наш счет только и держатся. Из той же песни, что мы не инвестируем средства в развитие предприятий региона, хотя за полгода до этого премьер правительства отметил нас как самых добросовестных и порядочных инвесторов в своей отрасли.

– То есть на вооружение взята отъявленная демагогия? Сила солому ломит?

– Да, и последней каплей стало заявление, что к нам масса претензий и у Министерства по налогам и сборам, и у Счетной палаты, и у Генпрокуратуры... Уже не говоря про МЧС, экологов, медиков и кого-то там еще, сейчас всех не упомню... – Андрей уже не сидел в кресле. Он мерил кабинет шагами и курил, роняя пепел на ковер, не замечая этого. – Я не скажу, что журналисты у нас не брали интервью, не посещали наши пресс-конференции, не принимали наши заявления для печати... Но Станислав подсчитал, что за два месяца «прессной» войны со стороны Стечкина прошло более шестидесяти материалов и в федеральных, и в региональных СМИ, а у нас – два, в специальных изданиях, и то чисто информационные, в десять строк, не более. Ко всему прочему, появилась утка, что я скрываюсь за границей и нахожусь в федеральном розыске. Все это было напечатано крупным шрифтом на первых страницах нескольких самых известных газет, информацию слили в Интернет, а вот опровержение напечатали крошечным шрифтом, где-то над выходными данными издания.

– На это кто-то официально прореагировал?

– «ОсЭл» пытался натравить на нас кое-какие структуры, но никого это не заинтересовало. Правда, иркутские налоговики решились сыграть на стороне Деренталя и Стечкина, но здесь им вышел полный облом. Ничегошеньки они нарыть не сумели.

– И ваши «друзья» осерчали?

– Осерчали! А когда дурная кровь ударяет в голову, сама знаешь, прут, как быки, рога в землю... Схема у них проста и была сначала опробована на Усть-Тулимском комбинате. Его к рукам прибрали бандюги, с которыми у Деренталя свои счеты, потому он и поддержал Стечкина. Бандюг они вытеснили, зашли на комбинат, а он в долгах, как в шелках... Но об этом позже. Сначала схема, как они это проделали в Усть-Тулимске, затем на нашем Северо-Ангарском комбинате.

Андрей присел за стол рядом с Надеждой, пододвинул к себе лист бумаги и стал покрывать его кружками и стрелочками. Алгоритм получался презанятный. Надежде ничего не оставалось, как только качать головой и разбавлять тирады Андрея редкими междометиями.

– Смотри, – ткнул Андрей ручкой в первый кружок. – Скрытые этапы подготовки этой операции мы пропускаем, они на совести лохотронщиков Деренталя – Бурового и его помощницы Сурвеняйне, специалистов по поглощениям. Готовились они, конечно, тщательно. Но в конце концов вышли из подполья и принялись действовать. Первый звонок практически всегда одинаков. Какому-нибудь вшивому акционеру с парочкой акций на руках, тому самому миноритарию, вдруг приходит в голову, что руководство комбината работает из рук вон плохо, не выполняет какие-то там, чаще всего инвестиционные условия, и он требует немедленно сменить это насквозь прогнившее, проворовавшееся и зажравшееся руководство. Следом этот хмырь болотный моментально подает заявление в суд в какой-нибудь Тмутараканской области, за тыщи верст от комбината. И хотя эта сволочь в реестрах наших акционеров не значится и даже не знает, где расположен комбинат, суд в мгновение ока выносит определение в пользу этого акционера. Причем претензии составляют обычно астрономические суммы. К примеру, в случае с Северо-Ангарском суд в отсутствие ответчика, то есть нашей компании, вынес решение оценить и продать шестьдесят процентов акций на сумму около семидесяти миллионов долларов.

– Ужас! – сказала Надежда. – Акционер с двумя акциями посягает на семьдесят миллионов? Андрей, ты и впрямь какие-то сказки рассказываешь. Как такое возможно? Это ведь грабеж среди белого дня. Вам откровенно залезли в карман! Судью, без всякого сомнения, купили! Где были твои юристы, служба безопасности, почему прошляпили такое?

– Спроси что-нибудь полегче! – нахмурился Андрей и в сердцах выбросил окурок в открытую дверь. Проследил за ним взглядом. – О, черт! Своим башку продолбил за это, а туда же... – И махнул рукой. – Ладно, завтра сам за метлу возьмусь, физический труд облагораживает.

– Не отвлекайся, – попросила Надежда, – поздно уже! И ты искурил всю пачку.

Андрей с недоумением посмотрел на и вправду пустую пачку, смял ее и бросил в пепельницу. Взгляд его потяжелел.

– Юристы, говоришь? – он покачал головой. – Нас вообще не удосужились поставить в известность! Я ведь не могу в каждом суде поставить по своему человеку? Не здесь, так там найдется продажная морда в судейской мантии и оприходует заявление в четверть часа. И даже не соизволит вовремя донести до нас это решение. Его пошлют по почте, а это порой две-три недели. И тогда открывается полный простор для беспредела. Объявляется, что комбинат в финансовом прогаре и не в состоянии оплатить многомиллионные иски, и хотя на счетах достаточно средств, арест абсолютно незаконно накладывается на акции, которые очень быстро реализуются, заметь, без нашего участия.

– Но ведь они реализуются по тендеру? – удивилась Надежда. – По закону реестродержатели или кто там, Фонд ценных бумаг, словом, тот, кто этим официально занимается, должен разместить объявление в прессе о предстоящем аукционе, чтобы привлечь возможных покупателей...

– В самом законе масса ловушек, но ты разве не поняла из интервью намек Стечкина, что в этом мире все покупается: и активы, и акционеры, и реестродержатели. После нам пытались пудрить мозги, что информация о продаже пакета акций Северо-Ангарского комбината была напечатана в одной малотиражной местной газетенке накануне аукциона. Нас, конечно же, опять не поставили в известность.

– Андрей, – Надежда в недоумении посмотрела на него. – Вас развели, как лохов. Осип Деренталь, светило и надежда российского бизнеса, – и так опуститься? Как низко и пошло. Что же творится в нашем государстве?

– Творится! Причем под святыми знаменами изгнания злобного беса, то бишь нашей компании из лесного бизнеса. Но это еще не все. Акции переоформляются на дружественное предприятие, тот самый «Континент Вуд Инвест», физический контроль над комбинатом «ОсЭл» заполучил в считаные дни, а затем на счет предприятия должны, конечно же, поступить деньги, уплаченные за акции. То есть деньги из одного кармана Деренталя переплыли бы в другой. С этой целью в некий «час икс» на комбинате появилась мадам Кубайкина, одна из директоров комбината. Мы в свое время уволили ее за некрасивые дела, и она своевременно перебежала в «Континент Вуд Инвест». С ней прибывает толпа милиционеров и судебных приставов с автоматами, и сама понимаешь, что происходит, что Кубайкина свергает руководство предприятия, тут же устраивает пресс-конференцию, обещает, само собой, сплошной позитив: повышение зарплаты, выдачу премий, заботу о социалке...